OK... here is some parts of this book - childhood, his "experience" with women
... and Yagudin's
... on Russian language ... use translator
http://translate.google.com/translate_t?hl=en&sl=ru&tl=en#----------------------------------
«Я НЕ ДЕВОЧКА, Я МАЛЬЧИК!»
До сих пор жалею, что не сохранились мои первые коньки. Они достались мне совершенно случайно. Мама пошла в магазин и взяла меня с собой. Мы встретили нашу знакомую и ее маленькую дочку. Девочка рыдала.
– Таня, ты представляешь, с каким трудом нам удалось купить коньки, доставали их через московских знакомых! А дочка ни в какую кататься не хочет.
– Там холодно и больно! – Девочка заливалась слезами. – Я все время падаю!
– Давай тогда Жене твои коньки подарим! – совершенно неожиданно предложила женщина.
– Давай! – Девочка сразу же перестала плакать.
Тогда женщина взяла у девочки коньки и повесила их мне на шею. Вот такая судьба.
…Когда мы вернулись домой, я надел свои конечки, мама зашнуровала мне ботинки, и мы вышли на улицу. Я, счастливый, аккуратно ступал по хрустящему снегу, стараясь не упасть.
А в это время бывшая хозяйка коньков возвращалась домой, снова увидела нас:
– Вы почему по снегу катаетесь?
– А где же нам кататься? – удивилась мама.
– Езжайте во Дворец спорта, там есть секция фигурного катания. Мальчиков берут сразу, они нарасхват.
И мы поехали. Во Дворец спорта мама привела не только меня, но и мою старшую сестру Лену, которой тогда было девять лет.
Тренер Татьяна Николаевна Скала посмотрела на Лену:
– Эта девочка уже большая, она переросла фигурное катание, – затем посмотрела на меня: – А вот эту девочку я возьму.
– Какая я вам девочка! – возмутился я. – Я мальчик!
– Тогда тем более берем! Коньки есть? Приходите в понедельник.
«МОЕ ЛИЦО ПОБЕЛЕЛО ОТ ПОТЕРИ КРОВИ»
...До сих пор такое случается: во время ответственных соревнований у меня из носа идет кровь. А в раннем детстве носовые кровотечения были настоящей бедой.
Однажды я ужасно перепугал своих близких. Кровотечение было такое сильное, что родителям пришлось вызывать «скорую». В ожидании приезда врачей мне несколько раз сменили простыни – кровь шла не переставая полтора часа. Потом мне рассказывали, что мое лицо буквально сливалось с подушкой – так оно побелело от потери крови. Даже врачи «скорой» не стали меня будить, пожалели. А перепуганной маме сказали, что у меня что-то с сосудами и надо пройти серьезное обследование.
Когда я пришел в спорт, такое стало со мной случаться значительно реже. Собственно, то же самое можно сказать и о сопровождавших меня до четырех лет соплях и кашле.
А вот с вестибулярным аппаратом беда была страшная. Я не переносил никакой транспорт, меня тошнило везде, любая поездка: в машине, автобусе, троллейбусе или трамвае – для меня оборачивалась настоящим испытанием.
– Мамочка, мне плохо! – предупреждаю я маму, и мы едва успеваем выскочить на остановке. Меня тошнит. Минут пятнадцать дышим свежим воздухом. Пересаживаемся на трамвай. Стоим впереди, где меньше всего укачивает. И когда, наконец, добираемся до Дворца спорта, я весь зеленый.
Из дома мы всегда выходили с мамой за два часа до начала тренировок – с запасом на вынужденные пересадки.
Зато на льду я совершенно забывал о том, что меня тошнит. Но только до тех пор, пока мы не начали делать вращения.
Тренер дает нам домашнее задание – крутиться на специальном диске. В течение года день за днем я встаю на этот диск, и все начинается сначала.
Я вращаюсь. Голова начинает кружиться, меня мутит, и в последний момент я выкидываю белый флаг.
– Меня сейчас вырвет! – кричу я.
Мама подхватывает меня и тащит в ванную. Короткая передышка. Я пью воду и снова встаю на диск.
В детской поликлинике успокаивали, говорили, что это нормально, что у многих детей слабый вестибулярный аппарат и его просто надо развивать. Мы развивали. И через год я забыл, как это бывает, когда тебя тошнит. К ненавистному домашнему диску я привык, и мы даже подружились.
«Я УМОЛЯЛ РОДИТЕЛЕЙ ОТПУСТИТЬ МЕНЯ В ПЕТЕРБУРГ»
От моего первого тренера меня забрал к себе в группу директор Волгоградского Дворца спорта Михаил Маковеев. Он перешел от штанги к конькам, став тренером детской секции фигурного катания. Это он научил меня прыгать, так что к одиннадцати годам я уже делал все тройные прыжки и стал мастером спорта.
Маковеев давал нам невероятно большие нагрузки. Это был очень строгий и жесткий человек, за что и получил свое прозвище – Полицай. В семь лет я бегал по 10–15 километров, плавал в бассейне на ускорение. Если делал «пистолетик», то обязательно по пятьдесят раз на одной ноге и столько же на другой. Мы работали с гирями, гантелями, штангой, постоянно растягивались. Играли в футбол, хоккей, волейбол и занимались борьбой.
Меня не покидало ощущение, что из нас готовят не фигуристов, а бойцов спецназа. За четыре года он сделал из меня мощную спортивную машину. И, как ни странно, это здорово мне помогло, когда я приехал в Петербург. Хочу сказать ему огромное спасибо за его вклад и веру в меня...
– Татьяна Васильевна, Жене нужно ехать тренироваться в Петербург. – Такими словами Михаил Маковеев огорошил мою маму при встрече. – Наш Дворец спорта закрывается. Сейчас у нас сборы, а сразу оттуда мы поедем в Питер.
– Я не отпущу его! – Родители были категорически против моего отъезда. – О чем вы говорите? Жене всего одиннадцать лет! Ну закрыли секцию фигурного катания, и ладно. Пусть гуляет на улице, у него будет больше свободного времени. Будет заниматься другим спортом, например играть в футбол.
– Вы не имеете права! – отрезал тренер. – Он не ваша собственность!
Я пошел к родителям:
– Мама и папа, как хотите, но я все равно поеду. Я не могу жить без спорта и фигурного катания!
И родители отпустили. Провожая меня в тот раз на сборы, они очень надеялись, что месяца через два-три я вернусь в Волгоград. Родители почему-то думали, что в Питере мне не понравится и я сбегу домой.
«ЗАБРОСИЛ УЧЕБУ И КУРИЛ»
В Петербург мы приехали втроем: я, мой тренер и еще одна девочка, Таня Ермачек.
Нас всех троих разместили в какой-то крохотной каморке во Дворце спорта. Мне дали кресло и стульчик под ноги – так я и спал.
Правда, в те ночи я почти не сомкнул глаз. Очень волновался. Понимал, что нужно будет много работать, чтобы чего-то добиться. Это в Волгограде я был чемпионом. А здесь… Кем я стану? Наверное, именно тогда и закончилось мое детство...
Питер поразил меня своими масштабами и красотой. Но этот огромный город на меня давил, я чувствовал себя совсем маленьким и беззащитным. Иногда мне казалось, что он просто раздавит меня и я в нем совсем потеряюсь…
Я жил в квартире у своего нового тренера Алексея Николаевича Мишина. В квартире, где останавливались приезжие спортсмены. Утром бежал на тренировку, потом – в школу, затем – снова на тренировку. И ужасно страдал от одиночества. Один в огромном городе, ни друзей, ни знакомых, ни родных. Но никогда не жаловался. Звонил родителям в Волгоград и весело кричал в трубку:
– У меня все нормально! Я занимаюсь, тренер меня хвалит.
…Я тренировался очень упорно, не уходил со льда, пока не получится новый элемент. Старался изо всех сил. Школу забросил, но совершенно по этому поводу не переживал.
Порядок в моей жизни начала наводить мама. Она приехала навестить меня через полгода и ужаснулась. Она сразу все поняла.
С тренировками проблем не было никаких: их я никогда не пропускал, работал до седьмого пота. Но когда мама пришла в школу, там ее ожидала совсем другая картина.
В Волгограде я был отличником: дома за моей учебой следили, со мной постоянно занимались мама и старшая сестра Лена. А здесь, предоставленный сам себе, я стал злостным прогульщиком.
– Мы практически не видим вашего сына, к тому же он отстает по всем предметам, – сказали маме.
И еще мама узнала, что я начал курить.
Вообще-то я попробовал курить еще в Волгограде, когда мне было семь лет. Стащил у папы папиросу и закрылся в туалете. Затянулся. Закашлялся страшно. На запах табачного дыма и мой кашель прибежала мама и устроила мне взбучку.
Через год я совершил «второй подход к снаряду». И об этом тоже стало известно родителям. Они вызвали меня на ковер.
– Мы тут с папой решили, что купим тебе хороших сигарет, – заявила мама. – Посадим рядом, и ты при нас выкуришь целую пачку.
– Нет, пачку я не буду. Я не смогу! – я расплакался.
Так что до переезда в Питер с курением я завязал. А уж в Питере… Как тут откажешься, когда никто тебя не контролирует, а старшие спортсмены время от времени предлагают вместе покурить! Когда стоишь рядом со старшими ребятами в подворотне и затягиваешься, чувствуешь себя почти таким же крутым, как они.
«НЕ ЛОМАЙТЕ МАЛЬЧИКУ ЖИЗНЬ»
Маме все это, конечно, не понравилось. Она позвонила папе:
– Ты знаешь, это страшное дело! Я его отсюда забираю.
Провела со мной беседу, купила билеты до Волгограда и набрала номер Мишина:
– Алексей Николаевич, мы уезжаем! Не надо нам такого фигурного катания!
Мишин тут же приехал. Вызвал маму на улицу – он не хотел, чтобы я слышал их разговор:
– Что вы творите! Зачем забираете мальчика, жизнь ему ломаете? Он у вас хороший спортсмен. Чем ему там заниматься?
– Ничем не будет заниматься, – ответила мама. – Пусть в школе учится нормально и будет заниматься другим спортом.
– Вы зря так! Потерпите немного. А хотите – переезжайте сами!
– Да вы что? Как я приеду? У меня там дочка, муж. Да и денег у нас таких нет, чтобы жить в Ленинграде.
Тогда Мишин позвал меня:
– Жень, не слушай маму! Ты же спортсмен!
Затем снова с мамой:
– Напрасно вы так поступаете!
Короче, обиделся и уехал.
Мы с мамой поднялись в квартиру. Молчим. Наконец я не выдерживаю и говорю:
– Знаешь, мам, ты поезжай к Лене и папе, а я останусь. Я не смогу без спорта, правда.
И поехал на вокзал провожать маму. На самом деле мне ужасно было грустно оттого, что она уезжает, а я снова остаюсь один, никому не нужный. Но я держался и всю дорогу растягивал губы в улыбке. А когда поезд тронулся и, медленно набирая скорость, пополз в сторону Волгограда, не выдержал и побежал вслед:
– Мамочка! Мама! Мамочка!
Мама что-то говорила мне через стекло и плакала.
Я прожил один почти год. Исследовал питерские дворы, бродяжничал. Но исправно ходил на тренировки.
Когда хотелось есть, я звонил в Волгоград, и мама мне рассказывала, как готовить суп, что в какой последовательности кидать в кипящую воду. Иногда я даже умудрялся жарить себе курицу. Но чаще питался бутербродами. В общем, ел главным образом то, что мог купить по дороге с тренировки.
«ИНОГДА МОГ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ПИРОЖНЫЕ»
А потом родители приняли решение, что мама приедет ко мне. Она больше не могла допустить, чтобы я жил один в чужом городе. Папа с сестрой остался в Волгограде и, чтобы всех нас прокормить, вкалывал на двух работах.
…В Питере мы с мамой безумно скучали по отцу и Лене. И прекрасно сознавали: до каких-либо результатов еще очень далеко. А жизнь в Питере дорогая, денег, несмотря на жесткую экономию, катастрофически не хватало...
Мы сняли крошечную комнату в коммуналке с соседями-пьяницами. Платили за нее 200 рублей – для нас и это была огромная сумма.
Я нервничал, и на тренировках у меня многое не получалось. Мама постоянно плакала.
Содержал нас по-прежнему папа, который работал почти круглосуточно. Когда заканчивались деньги, мама звонила ему. Я до сих пор помню этот тревожный голос:
– Витя, когда ты пришлешь нам денег?
И папа передавал через проводника конверт.
В самые голодные дни мы с мамой шли собирать бутылки. Жили тогда на Петроградке, недалеко от Дворца спорта «Юбилейный». А за «добычей» ходили к Петропавловской крепости.
Мама садилась на лавочку, а я высматривал тех, кто пьет пиво. Дожидался, пока человек допьет, подходил и тихо спрашивал:
– Можно у вас бутылку забрать?
Потом бежал к маме, и она прятала наш трофей в пакет. Когда мы понимали, что на сегодня хватит, шли в магазин и что-нибудь покупали. Иногда – очень редко – могли позволить себе даже пирожные. Но чаще всего бутылочных денег хватало только на батон хлеба – свежий и ароматный, с хрустящей корочкой.
Мама мне говорила:
– Да, мы собираем бутылки. Но ничего плохого в этом нет, не надо этого стыдиться.
А мне и не было стыдно. Я прекрасно понимал, что ничего плохого не делаю. Тем более что очень хотелось есть. Откусывая от только что купленного батона, я пытался успокоить маму:
– Мам, не переживай. Я буду много тренироваться. Я постараюсь заработать побольше денег, и когда-нибудь мы купим в Питере жилье. И папа с Леной к нам приедут…
-------------------------------------------------«С Ульяной нас развел модельный бизнес»
В 18 лет меня накрыло: я влюбился.
Мы с друзьями ехали на моей «десятке» - была у меня такая машина с секретом: с виду простенькая, а мотор - зверь, любой спортивный автомобиль на дорогах делала. Проезжая по Невскому проспекту, мы заметили красивых девчонок. Остановились и познакомились.
Подбросили их до Московского вокзала.
Мы ехали всего минут пятнадцать, но именно в этот момент что-то произошло. Все, кто находился в моей «десятке», словно перестали для меня существовать. Осталась только Ульяна. Никаких признаний я не делал. Просто, расставаясь, мы обменялись телефонами.
Этот номер стал смыслом моего существования в следующие три недели. Я звонил беспрерывно и слушал длинные гудки: там никто не подходил. В какой-то момент я решил, что девушка меня обманула, дала какой-то другой номер, от фонаря. И когда я почти поверил в это, прозвучало долгожданное «Алло!».
Я пригласил Ульяну пообедать. Она отказалась, сославшись на занятость. Я перезвонил и пригласил поужинать. Она снова не могла.
Я звонил ей каждый день, но всякий раз у нее находился предлог, чтобы отказаться от встречи. Я решил, что просто ей не хочется меня видеть. Тогда я перестал ее беспокоить.
Через какое-то время раздался звонок:
- Женя, привет! Это Ульяна. Я сегодня свободна, и мы можем встретиться.
Мы встретились. И больше уже не случалось такого, чтобы Уля не брала трубку... реагировала на мои звонки.
Я был счастлив. И уже не представлял, как мог жить до встречи с ней. Влюбился по уши, влип.
Каждый день через весь город я летел к ней. Я не назначал Ульяне свиданий - она жила на окраине, в довольно проблемном районе Питера, и я не мог позволить, чтобы она оттуда добиралась ко мне на каких-нибудь попутках или такси. Я сам за ней заезжал, и мы отправлялись куда-нибудь гулять. А потом я уговорил ее переехать в мою квартиру.
Ульяна работала в модельном бизнесе, и мне это не нравилось категорически. Я поставил условие:
- Я буду полностью тебя обеспечивать, но ты бросаешь свой бизнес и больше нигде не снимаешься.
Уля послушалась. Я уговорил ее поступить в институт. Сейчас она, наверное, уже получила высшее образование. По крайней мере мне бы этого очень хотелось - она умная и очень милая девчонка.
Тогда я не часто уезжал из Питера. Но уже примерно через год все изменилось, я постоянно путешествовал: у меня то соревнования, то шоу. А Ульяна оставалась одна и очень скучала.
Однажды, когда я вернулся, она сообщила:
- Мне сделали очень выгодное предложение, и я буду сниматься.
Она решила вернуться в свой модельный бизнес, который я ненавидел всеми фибрами души. Я ревновал ее к фотокамерам, и мне абсолютно не хотелось, чтобы ее портреты тиражировали журналы и какие-то посторонние люди любовались на нее.
Начались конфликты, мы ругались.
Я все прекрасно понимал: она молодая и красивая, ей хочется внимания, хочется развлекаться, ходить по клубам. Ей нужен человек, который находился бы постоянно рядом, уделял ей достаточно внимания, восхищался ею. Я-то как раз восхищался и очень ее любил, но постоянно рядом быть не мог.
Мы просто оказались людьми с разных планет. И однажды я предложил расстаться. Она согласилась.
Супругу нашел по пути в ресторан
...Не могу сказать, что я влюбчивый. Но красоту люблю.
Первой моей любовью стала Ульяна, о ней я уже рассказал.
А потом, уже после того как мы с Ульяной расстались, я встретил Машу.
Мы с приятелем ехали по Петроградке, по Каменноостровскому проспекту. Планировали добраться до Невского и там пообедать в каком-нибудь ресторанчике.
И вдруг я увидел, как по встречной полосе мчится кабриолет темного цвета. Скорость у машины фантастическая!
А за рулем очень красивая темноволосая девушка.
У меня в голове что-то щелкнуло, переключилось, я развернулся и рванул за ней. Мы догоняли эту машину минуты четыре. А девушка делала вид, что нас нет, хотя скорость прибавила. Наконец мы поравнялись. Кабриолет притормозил. Я тоже.
Маша была с подругой. Подруга меня сразу узнала. А Маша… Потом она сказала, что якобы не узнала, но мне кажется, она слукавила, на самом деле она сразу поняла, кто я такой.
Разговор начал мой приятель:
- Девчонки, давайте знакомиться!
Мы погоняли по городу. На таких быстрых машинах, как у нас, это одно удовольствие. А вечером все вместе пошли ужинать в ресторан.
Перед тем как расстаться, обменялись телефонами. На следующий день Маша улетала отдыхать в Турцию, а я - в Болгарию, на тренировочные сборы.
У моего приятеля с Машиной подругой отношений не получилось. А мы стали общаться. Я звонил из Болгарии, мы подолгу болтали. А вернувшись в Петербург, сразу договорился о встрече...
Маша жила с родителями, а когда я возвращался с соревнований, переезжала в мой загородный дом, где жили я и моя семья. Мы прожили год до того момента, как подали заявление в загс.
И все это время мне казалось, что у нас все здорово, все хорошо. Хотя трудности возникали с самого начала, бывало, что ругались, причем всерьез. Но и мирились очень быстро. Я понимал, что у нее сложный характер, она отдавала себе отчет, что и у меня непростой. Если я на сто процентов уверен, что прав, уступать никому не буду, тем более женщине. Ссоры у нас возникали из-за недопонимания. Но я полагал, что, когда мы лучше узнаем друг друга, ссориться перестанем, будем понимать один другого с полуслова.
Когда ссоры затихали и в наших отношениях царил мир, мне снова казалось, что Маша - мой человек. Я считал, что мы одинаково думаем, даже делаем одинаковые движения, как в парном катании. И полагал, что вместе мы будем счастливы.
«Тренер был против брака»
Я сделал Маше предложение стать моей женой. Она согласилась.
Мои родители приняли Машу. В тот момент им тоже казалось, что рядом с ней я буду счастлив.
Против свадьбы был только Алексей Николаевич Мишин. Его можно понять, до главного старта - Олимпиады в Турине - оставалось меньше года. И мой тренер считал, что семейная жизнь может выбить меня из строя.
Он звонил моей маме:
- Татьяна Васильевна, какая свадьба?! Надо готовиться к Турину!
Но я уже принял решение. Я, напротив, чувствовал, что именно перед Олимпиадой мне нужно сменить образ жизни.
Свадьба у нас была шикарная.
Мы пригласили многих друзей и знакомых, всего человек двести. Естественно, во Дворец бракосочетания все бы не уместились. Поэтому некоторые гости подъехали позже.
Мы пригласили даже губернатора Санкт-Петербурга Валентину Ивановну Матвиенко... Она сумела прийти. И это было приятно.
Свадьбу справляли в ресторане «Астория». И нам разрешили в самом центре Петербурга устроить фейерверк в парке напротив Исаакиевского собора.
Вообще-то такое никому не разрешают. Обычно салюты в центре города случаются только по большим праздникам: в День Победы, на Новый год, в День города ну и… в день свадьбы Плющенко!
В первую брачную ночь мы с Машей остались в отеле «Астория», в президентском номере. И собирались проводить там каждую годовщину нашей свадьбы.
Следующий день мы бороздили по Неве на корабле. Смотрели на город, в кают-компании состоялся отличный банкет. Мы веселились три дня, а потом улетели с женой в Турцию, в свадебное путешествие.
Еще до свадьбы некоторые мои друзья, познакомившись с Машей, не советовали жениться:
- Женек, не надо. Это не твой человек.
Но эти люди тут же становились для меня далеки, я никого не слушал и не слышал. Ведь я принял решение, и мне казалось, что я никогда об этом не пожалею.
«Маша кричала, что я ей изменяю»
В первый раз я ушел от Маши через два месяца после свадьбы.
Я и сам-то человек ревнивый. Но Маша!.. Она просто изводила меня своей ревностью. И что же было с этим делать, ведь я публичный человек, ревновать меня к толпе поклонниц или трибунам со зрителями - занятие бессмысленное, так и свихнуться недолго.
После свадьбы мы жили в ее квартире. Ко мне Маша переезжать не захотела, и я пошел ей навстречу.
На почве ревности и возникали у нас скандалы. Сначала это случалось иногда. Но со временем разговоры на повышенных тонах происходили все чаще. Машу раздражало мое постоянное отсутствие, словно до нашей свадьбы она не знала, что жизнь спортсмена складывается из тренировок, соревнований и выступлений. Нужно ли говорить, что с этим ничего не поделаешь, к такому образу жизни надо или приспособиться, или… не жить с этим человеком.
Однажды мы в очередной раз поругались. И меня это достало.
Я приехал во Дворец спорта на вечернюю тренировку. Меня пришла повидать мама - после свадьбы мы с ней почти не виделись: Маша не любила ездить к моим родителям.
- Мама, сегодня я к вам поеду.
- А что случилось? - всполошилась мама.
- Не хочу я с Машей жить. Ухожу от нее, устал.
Уже из загородного дома позвонил Маше:
- Я не приеду.
Тогда она приехала сама, и мы помирились.
Наша жизнь была похожа на морской шторм. После короткого затишья и полного штиля море встает на дыбы и бурлит, а на поверхность всплывает какой-то мусор.
Я терпеливо ждал штиля. Я понимал, что Маше тяжело. Жить рядом с известным фигуристом, публичным человеком всегда непросто. Тем более что ей было всего двадцать лет, и жизненного опыта явно не хватало. Плюс взрывной темперамент, с которым она сама не могла справиться.
Но любому терпению приходит конец. Порой ее ревность меня буквально убивала. Мне казалось, вот сяду я на стул - она и к стулу будет меня ревновать. Я постоянно слышал упреки и обвинения в свой адрес. Маша кричала, что я ей изменяю. Но я ее любил и изменять не собирался. Мне больно было получать оплеухи за то, чего я не делал, о чем даже не помышлял.
Но потом произошло событие, которое затмило все наши предыдущие ссоры и скандалы. Оказалось, что Маша беременна! Я был счастлив, я так мечтал о ребенке, о сыне!
Через какое-то время мы вместе отправились делать УЗИ.
- У вас будет дочка, - уверенно сказал врач.
Я немного расстроился. Маша это заметила, и я поспешил ее успокоить:
- Мне не важно, кто это будет, мальчик или девочка. Я уже очень люблю нашего ребенка вне зависимости от пола.
Но в душе я, конечно, хотел пацана.
А на следующем УЗИ мы узнали, что врачи ошибались, у меня будет сын!
Я узнал об этом незадолго до Олимпиады. И, когда стал на соревнованиях первым, свою победу посвятил семье - Маше и моему будущему сыну. Я поцеловал обручальное кольцо и послал в телекамеру Маше воздушный поцелуй - еще одно признание в любви, которое видел весь мир.
«Моим родителям не дали посмотреть на внука»
Мы заранее договорились с роддомом, где Маша будет рожать, посмотрели палату.
Буквально через несколько дней едем в машине, вместе с нами моя мама. Я вспомнил роддом.
- Ну вот, Маш, палата хорошая, все здорово. Ты родишь, и мы все к тебе приедем! - настроение у меня было в тот момент просто отличное.
- Кто это мы? - насторожилась Маша.
- Я, твои родители и мои.
- Ты - это понятно. Мои родители - тоже понятно. А почему твои? Я не хочу!
Я не ожидал такого поворота событий:
- Как это не хочешь? А если я не захочу, чтобы твои родители приезжали?
- Мои родители - это мои родители.
И все это было сказано при моей маме!
Но в тот раз я сумел замять разгорающийся скандал - все-таки моя жена была уже на серьезном сроке.
Я улетел в Америку участвовать в шоу. Вернулся в Петербург накануне родов. Наконец у Маши начались схватки, и мы поехали в роддом.
Маша рожает. А я нахожусь за стенкой, в соседней палате, в коматозном состоянии: я только что прилетел с другого континента, сказывается и перемена климата, и смена часового пояса.
Ко мне вышел врач:
- Женя, иди полежи. Как родится, мы тебя сразу же позовем.
Заснуть я так и не смог. А когда услышал крик моего сына, не дожидаясь, когда позовут, зашел в операционную. Я сам перерезал пуповину, и акушерка передала мне малыша. Я взял его на руки и… заплакал от счастья! Я понял, что в этот момент произошло что-то действительно серьезное, настоящее.
Еще до рождения нашего сына мы с Машей выбирали для него имя. Мне хотелось назвать его Александром, но жена была против. Она предложила другое имя - Кристиан. Я не стал возражать. И первые несколько месяцев, пока малыша не зарегистрировали, так его все и называли. А потом мой сын стал Егором.
В родильном доме я провел с Машей три дня. Отлучался только на тренировку и снова возвращался в палату, к ней и сыну.
Потом мне нужно было уехать на день в Москву, а по возвращении мы планировали, что Машу и малыша выпишут и я заберу их домой. Я хотел встретить жену с цветами, снять этот важный момент - выписку из роддома - на камеру.
Но она все решила сама. Вечером, пока я был в Москве, Машу и сына забрали ее родители.
Тогда мне почему-то казалось: вот родится сын, и все будет по-другому. Ребенок объединит нас, мы перестанем ссориться и забудем, что такое скандалы.
Но ничего подобного не произошло. Стало только хуже.
Маша по-прежнему изводила меня ревностью. Стоило нам появиться в публичном месте, она тут же дергала меня:
- Ты зачем на нее посмотрел?
- На кого?
- Я все видела!
Ни на кого я не смотрел, пока мы были вместе. Я даже не думал об этом!
Маша читала все сообщения, которые приходили мне на мобильный, давала советы, с кем общаться, а с кем нет, закатывала скандалы, когда наступала пора ехать выступать.
- Пора заканчивать с фигурным катанием, хватит! - решила Маша. - У тебя сын, будешь заниматься с моим папой бизнесом.
Мне жаль, что Маша не понимала, что только я мог решить, завязывать мне с фигурным катанием - делом всей моей жизни - или нет. Она почему-то считала себя вправе распоряжаться моей судьбой...
-----------------------------------------------
Same 2007 year and Yagudin has released his autobiographical novel "Ahead" ("Напролом").... parts of both books, in which they mentioned each other 
О совместных тренировках
Плющенко:
– Вали в свой Волгоград! – эту фразу я слышал и от других спортсменов, но от Ягудина чаще всего.
Кем я был для него? Мальчиком с периферии, выскочкой. Это потом, когда начал завоевывать Россию, Европу и мир, уже никто не смел сказать мне что-то про Волгоград и периферию.
И хотя Ягудин был постарше и поопытнее, я его напрягал. Я мешал ему, а он мне, напротив, помогал. Сначала я кружил вокруг, потом начал жалить – сначала потихоньку, потом все сильнее, пока не попал в самую больную точку.
Конечно, я получал от него зуботычины. Как от старшего и более сильного. Причем, как правило, если он меня бил, то делал это исподтишка. Например, после тренировки мы играем в футбол. Я забиваю гол и тут же получаю сзади по ногам. Можно даже не смотреть, кто ударил. И так все понятно.
Ягудин:
На арене появился Евгений Плющенко, который очень скоро стал любимым учеником Алексея Мишина.
Женя только-только начинал выступать в международных соревнованиях. Мой тренер, несомненно, видел перед собой очень перспективного фигуриста. К тому же Мишину нравился характер Плющенко. Женя, в отличие от меня, никогда не пререкался с тренером Smile . Плющенко слепо доверял Алексею Николаевичу, никогда ни на что не жаловался и не задавал лишних вопросов. Если Мишин внезапно приказывал ему прыгнуть – будь то на льду или на полу тренировочного зала, – он лишь слышал в ответ: «Как высоко?» Smile
Об уходе Ягудина от тренера Мишина к Тарасовой
Плющенко:
Уход Ягудина от Мишина, из нашей группы стал для меня полной неожиданностью, шоком. В эту новость я не верил до последнего, пока не увидел, что Ягудина больше нет на нашем катке. Честно говоря, я очень обрадовался, когда Ягудин ушел к Тарасовой.
На одной из пресс-конференций Алексей Ягудин сказал:
– Меня воспитала Тарасова.
Это неправда. Ягудин под руководством Мишина стал чемпионом Европы и чемпионом мира. Воспитал и вырастил его Алексей Николаевич, именно он научил его кататься, научил технике. Он действительно отдавал ему все.
Ягудин:
Я завоевал золото на чемпионатах Европы и занял пятое место на Олимпийских играх, а Жени даже не было в Нагано. Но для Мишина не имело значения, кто из его учеников будет участвовать в чемпионате мира. У меня было больше шансов на победу, чем у Жени. Зато пребывание на турнире Плющенко не доставило бы Мишину треволнений. Very Happy
Алексей Николаевич первым начал разговор. «Слышал, ты хочешь от меня уйти?» – спросил он. Я кивнул – так и есть. «Кто же будет твоим наставником?» – продолжал Мишин. Я не был уверен, что Татьяна Анатольевна примет меня, поэтому честно ответил, что не знаю. Безо всяких эмоций он процедил: «Что ж, так тому и быть». Я согласился с ним, поблагодарил за все, что он сделал для меня. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Меня потрясла спокойная холодность Мишина, но в то же самое время я был рад, что разговор состоялся.
Об Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити
Плющенко:
Я не исключаю, что в Солт-Лейк-Сити именно спортивный психолог Рудольф Загайнов помог стать Ягудину олимпийским чемпионом. Я упал на короткой программе. Этот четверной прыжок я знал как «Отче наш». Мне кажется: разбуди меня ночью – и я его прыгну без единой помарки. На тренировках все шло великолепно. И вдруг… Выходя на четверной прыжок, я увидел силуэт Загайнова. Он находился как раз напротив меня. Я поймал его тяжелый взгляд. Я очень хорошо оттолкнулся и ровно вылетел. Но потом случилось что-то необъяснимое. Кто-то словно приказал мне: «Раскрывайся! Иди на приземление!» И я послушался, хотя было еще рано.
После короткой программы я оказался четвертым. И опустил руки.
Ягудин:
Я сделал глубокий вдох и шагнул на лед. В этот миг со мной что-то произошло. Я как будто воспарил над реальностью. В таком состоянии я начал свою «Зиму». Трибуны замерли, пока я готовил свой первый каскад с четверным прыжком. Я посмотрел в сторону левого угла борта, чтобы убедиться, что не приземлюсь слишком близко. И наткнулся на колючий взгляд Мишина. Мой бывший наставник стоял у бортика, точно зная, что я вижу его, и не сводил с меня глаз. Мне была хорошо знакома эта тактическая уловка, целью которой было вывести меня из душевного равновесия. Я прошептал: «Боже, молю тебя, помоги мне». Вдруг я разглядел олимпийские кольца на другом борте катка справа от Мишина. Оцепенение мгновенно исчезло. «Не дождетесь, Алексей Николаевич!» – процедил я сквозь зубы, легко вошел в прыжок и четко приземлился.
Плющенко:
Я стоял на второй ступеньке пьедестала почета и чувствовал себя лузером. Уже после Олимпиады я много раз прокручивал запись своего выступления, свое падение с четверного прыжка. На самом деле в тот момент я был в отличной форме. И таких падений у меня не было никогда. При любом раскладе я не мог так повернуться. И до сих пор осталось ощущение, будто меня потащила за собой какая-то непонятная сила. Что это было?
Ягудин:
Впоследствии Мишин уверял, будто в короткой программе Загайнов загипнотизировал Плющенко, чтобы Женя упал на четверном прыжке. Это полная ерунда! После моего проката во второй разминке мы находились за кулисами. И когда на лед вызвали Женю, не знали, куда бежать, чтобы посмотреть выступление главного соперника. Тарасова побежала в одну сторону – искать монитор, а Загайнов – в другую и выскочил к бортику, откуда в перерыве на каток выезжают заливочные машины. Он случайно оказался в этом месте. Понимаете, случайно!
Друг о друге:
Плющенко:
С Ягудиным мы не друзья и не враги. Просто был такой фигурист Алексей Ягудин и есть такой фигурист Евгений Плющенко. Почему я про него говорю в прошедшем времени? Потому что он ушел из фигурного катания в профессионалы, а я остался в любителях.
Ягудин:
Стоя на пьедестале почета между Женей и Тимом, которые завоевали со-ответственно серебро и бронзу, я испытал чувство глубочайшего удовлетворения. В роли ведущих шоу «Звезды на льду» выступали Ирина Слуцкая и Евгений Плющенко. В один прекрасный день мы с Женей, непримиримые соперники, предстали перед зрителями чуть ли не в обнимку. Некоторые поспешили назвать это поворотным моментом в российском фигурном катании. На самом деле это был вполне читаемый телевизионный пиар-ход. В жизни, разумеется, потребности обниматься друг с другом нет ни у меня, ни у Жени.Вообще-то это поразительно, как тесно переплетаются наши судьбы. Будто кто-то там наверху намеренно проводит между нами параллели. Женя тоже перенес операцию на ноге. Ровно через неделю после меня. Правда, на мениске. Хотя скорее всего это очередное случайное совпадение. Мы с Плющенко в том возрасте (Женя на два с половиной года моложе), когда уже одолевают травмы.
How can I get this book???????
... I see to inquire about that 
